Тревога – не тревожит: как жители прифронтового Харькова и тыловых Черкасс реагируют на опасность

25 червня 2025 р. 13:05

25 червня 2025 р. 13:05

Сирены воздушной тревоги звучат в Украине уже четвертый год. В Харькове, где война – это 20 км до линии фронта и почти ежедневные обстрелы, тревоги стали просто фоновым шумом, который в основном игнорируют. В апреле 2025 года город пережил рекордное количество ударов, и это как будто должно было напомнить, что несколькодневная или даже нескольконедельная тишина – лишь иллюзия безопасности.

Но массированные обстрелы никак не отразились на поведении харьковчан: машин в центре – как до войны, люди гуляют по паркам и скверам, а звук взрыва прямо здесь и сейчас заставляет уйти с летней площадки в кафе только тех, кто пришел туда с детьми.  Остальные посетители остаются за столиками, пьют свой айс-латте и продолжают разговаривать. На вопрос « Как вы здесь выживаете? » харьковчане в основном отвечают: « А мы не выживаем. Мы живем ».

Кофейня в центре Харькова; автор стихотворения – Виталий Лисовицкий

Уезжать никто не спешит. После апрельских обстрелов редакция Status Quo провела опрос в своем телеграм-канале на предмет планов харьковчан. Конечно, этот срез не отражает мнения всех харьковчан, но он дает представление о планах аудитории нашего медиа. Среди почти 150 человек, которые ответили, 84% заявили, что не планируют уезжать. Рассматривали вариант покинуть город только 3% респондентов.

Почему тревога больше не тревожит? Как война перестроила восприятие опасности? Насколько харьковчане уже расширили свои представления о том, что такое «безопасно», почему это произошло и какова ситуация в других городах?

Пытаясь найти ответы на эти вопросы, мы поговорили с 15 жителями прифронтового Харькова и 15 жителями тыловых Черкасс. Привыкание к войне проявляется в этих городах несколько по-разному, но это привыкание, а значит – и игнорирование опасности, – уже точно есть.

Когда сирены становятся фоном: почему опасность теряет значение?

В Харькове тревоги звучат так часто, что для многих они потеряли всякое значение. Из 15 опрошенных нами людей половина – вообще не обращает внимания на сирены. « Я ничего не делаю, потому что за более чем три года полномасштабной войны слишком часто либо тревоги объявлялись сразу после прилетов, либо после объявления тревоги ничего не происходило », – говорит Денис, который вообще не выезжал из Харькова. « Если у кого-то рядом в телефоне включены уведомления о тревоге — я ругаю этого человека », — отмечает Людмила А. Еще половина наших собеседников из Харькова проверяет мониторинговые каналы и в зависимости от собственной оценки опасности (« смотрю, летит ли именно в мой район ») решает, стоит ли выходить в коридор.

Об укрытии речи не идет вообще: большинство тех, с кем мы разговаривали, в последний раз были там в феврале или марте 2022 года. « Сигнал и взрывы – почти одновременно, бежать нет смысла », – отмечает Людмила Г., и это – лейтмотив жизни харьковчан. «Одновременно» — не самый страшный вариант: один из самых распространенных ответов на вопрос, шутите ли вы о войне, звучит так: « Да, шучу — о том, как сирена начинает вопить уже после прилета ».

Психологи объясняют: такая нормализация опасности — закономерный процесс.

Это следствие истощения и экономии ресурсов. Каждый раз реагировать на угрозу, «как в первый раз», — невозможно. Это критическое состояние, для которого мобилизуется весь организм — и физически, и психически. Сколько раз в жизни вам приходилось так мобилизоваться? Не много. После такого всплеска нужно восстановление, отдых, набирание новых сил. Сейчас этого не происходит. Это хронический стресс сверхвысокой интенсивности», - говорит Елена Коноплева, психотерапевт, аккредитованный терапевт Национальной ассоциации гештальт-терапевтов Украины, действительный член Украинского союза психотерапевтов.

В Черкассах, где обстрелы реже, а прилетов гораздо меньше, тревоги вызывают более активную реакцию. Ответ «ничего не делаю» там почти не звучит. Однако в укрытие тоже никто не идет, хотя, в отличие от Харькова, у людей есть на это время. Среди причин — укрытие далеко, закрыто или в неудовлетворительном состоянии. Большинство опрошенных в случае тревоги читают мониторинговые каналы или идут в безопасное, по их мнению, место в квартире. « Я слушаю, что слышно на улице, и читаю уведомления. В случае угрозы — иду в помещение с двумя стенами », — говорит Сергей.

По словам психолога, какой бы способ поведения ни выбрал человек — это и есть адаптация. Конечно, «правильной» реакцией является та, которая звучит при каждом объявлении тревоги: «Пройдите в укрытие». Но индивидуальная реакция — это гораздо более сложная и личностная конструкция, на которую влияет не только « что нужно делать в той или иной ситуации? », но и « имею ли я силы и возможность делать правильно? ».

«В экстренных условиях психика тяготеет к наиболее рациональному и экономичному способу приспособления. Например, если тревоги звучат по несколько раз в день, они тянутся часами, не всегда заканчиваются прилетами, и так продолжается уже три года, и завтра тоже будет так, — то каждый раз собирать детей, кошек и бежать в убежище — очень ресурсозатратно. Это может истощать больше, чем «рискованное поведение» оставаться на месте. То есть с точки зрения психологии в этом случае как раз «здоровая реакция» (просыпаться, бежать в убежище, не спать) становится рискованной, потому что гораздо быстрее может привести к истощению», — отмечает Елена Коноплева.

Далеко или близко: от дрожания окон до иллюзии безопасности

Реакция на тревоги и взрывы — это не только физическое действие, но и то, как люди оценивают опасность. Одно из ключевых понятий, определяющих эту оценку, — это « далеко ». Для харьковчан понятие «далеко» сужается до пределов, которые позволяют сохранить иллюзию контроля в условиях ежедневной угрозы. Половина тех, с кем мы говорили, назвали конкретные цифры того, что такое « прилет далеко » — и это 1-2 или 2-5 километров.

У других собеседников «далеко» измеряется не столько километрами, сколько ощущениями: « Взрыв далеко — это когда я не слышу », — говорит Людмила Г.; « когда не дрожат окна и двери », — отмечает Дмитрий К.; «когда дом не трясется», — добавляет Оксана. Это тоже адаптация: в Харькове «далеко» — это не только география, но и психологическая граница, за которой взрыв перестает быть непосредственной угрозой.

Дом на Салтовке в Харькове

В Черкассах, где взрывы — редкость, «далеко» воспринимается иначе: в ответах звучали цифры в 20 и даже 100 километров. Для многих ключевым является звук: «далеко» — это когда взрыв не громкий и не вызывает вибраций в квартире.

Разница в восприятии «далеко» между Харьковом и Черкассами — это отражение их разного опыта войны. В Харькове, где взрывы — уже часть повседневности, люди научились сужать понятие опасности до ближайшего окружения: если дом не трясется, а прилет не в твоем районе — это уже «далеко». Такая адаптация, по словам психологов, является защитным механизмом: психика ищет способы экономить ресурсы, игнорируя то, что не представляет прямой угрозы. В Черкассах же «далеко» — это синоним безопасности, ведь в самом городе взрывы раздаются изредка. Эта дистанция позволяет черкащанам сохранять ощущение относительного спокойствия, но в то же время делает их более чувствительными к любым проявлениям угрозы. В итоге «далеко» для харьковчан — это скорее способ выжить в данный момент, а для черкащан — способ сохранить иллюзию мира.

Феномен тишины: «Мне спокойнее, когда бахкает»

Когда тревоги стихают, вместо облегчения приходит... беспокойство или даже паника. В Харькове тишина на четвертом году полномасштабного вторжения воспринимается многими как аномалия: она как будто нарушает привычный уже ритм войны, заставляя готовиться к худшему. Мария признается: « Это более тревожно, чем когда есть обстрелы; это ожидание и предчувствие ». Александра называет это « затишьем перед бурей ». Дмитрий объясняет: « Если несколько дней тихо, кажется, что они накапливают силы и ударят еще сильнее ». Татьяна чувствует « неизбежность обстрела в ближайшее время », а Екатерина – « тревогу, что потом будет еще хуже ». В целом двум третям из тех людей, с которыми мы говорили в Харькове, без обстрелов становится еще более неспокойно; другая треть ничего не чувствует.

В Черкассах тишина тоже вызывает смешанные чувства, но среди ответов звучали « чувствую вкус жизни » и « радость жизни », чего в Харькове не было вообще. Некоторые сочетают радость с тревогой: Сергей ждет серьезной атаки, но доволен, что они происходят не часто; Татьяна сначала чувствует спокойствие, но не верит, что это надолго.

«Если мы говорим о Харькове или других городах, где обстрелы почти ежедневные, то мы говорим об организме, который уже проделал огромную и очень сложную работу, чтобы снизить свою чувствительность и не сломаться от ужаса. А затишье как бы предлагает снова перестраиваться к нормальной жизни — и это снова огромная работа. В то же время мы знаем, что война не закончилась, а значит опереться на «теперь так будет всегда, перестраиваемся еще раз» - невозможно. Поэтому тишина вызывает тревогу, растерянность, дезориентацию», - говорит Елена Коноплева.

По ее словам, в тыловых городах, где обстрелы есть, но, например, раз в несколько месяцев, - совсем другая ситуация. Люди переживают не хронический, а острый стресс каждый раз. У них есть определенное время на восстановление и попытку возвращения к нормальной жизни. В то же время ожидание угрозы сохраняется везде.

«Мне кажется, нужно признать факт того, что психологического комфорта в привычном, довоенном понимании  - сейчас быть не может и, соответственно, не нужно к нему стремиться. От этого признания уже должно стать немного легче: людям не нужно решать эту идеальную задачу - чувствовать себя так, как до войны», - отмечает психолог.

«Я остаюсь»: почему харьковчане и черкащане не уезжают

В чем харьковчане и черкащане солидарны, несмотря на крайне разные условия жизни сейчас, — это в нежелании уезжать.

Почему люди выбирают жить в условиях войны? Для кого-то это вопрос дома и родных, для кого-то — надежды или финансовых ограничений. Решение « я остаюсь » формируется из сочетания личных, социальных и психологических факторов, которые отражают разный опыт войны в прифронтовых и тыловых городах.

В Харькове, где обстрелы стали не фоном, а частью жизни, решение не уезжать часто связано с ощущением дома, наличием работы и надеждой на лучшее.

« Причина в том, что здесь моя семья, работа, дом и надежда », — говорит Людмила Г., и эта мысль резонирует со многими. Мария объясняет: « Я не уезжаю, потому что не вижу сейчас угрозы оккупации города. Это главная причина. Обстрелы усиливаются — а потом ослабевают. Это постоянная ситуация здесь, поэтому если уезжать после каждого усиления обстрелов, то лучше и не начинать ». Для нее, как и для Натальи К., которая отмечает, что «уезжать на какое-то время — эмоционально очень изматывающе», оставаться — это способ сохранить стабильность.

Финансовые и практические барьеры также играют роль: Дмитрий К. говорит, что «правительство Украины не обеспечивает меня местом для временного пребывания на время военных действий, не предоставляет денежной помощи», а Оксана добавляет: « Сложно снова решиться на переезд и начинать все сначала ». Некоторые вообще не видят необходимости в отъезде: « Я не считаю, что нынешняя интенсивность обстрелов, места прилетов и количество жертв от них свидетельствуют о серьезной угрозе жизни и здоровью », — говорит Денис. « Не воспринимаю угрозу настолько критической, чтобы необходимо было идти на материальные затраты и неудобства, связанные с переездом », — добавляет Андрей. Для многих, таких как Александра, которая говорит, что « уже не так страшно, как в начале полномасштабного вторжения: мы приспособились, наладили быт », оставаться — это выбор жить, а не выживать. « Я отсюда даже на неделю не хочу уезжать отдыхать. Несмотря на войну, здесь классно и интересно », — говорит Людмила А., самая молодая наша собеседница: ей всего 18.

В Черкассах, где угроза менее ощутима, решение остаться больше связано с патриотизмом, любовью к родной земле и желанием быть полезным. « Украина — моя родина. Это моя земля, и другой мне не нужно », — говорит Ольга, а Татьяна добавляет: « Это моя страна. Это мой дом ». Для Галины остаться — это вклад в жизнь города: « Чтобы оказывать посильную помощь защитникам. Чтобы учить и воспитывать детей. Чтобы поддерживать родственников почтенного возраста. Чтобы ухаживать за могилами родных. Чтобы сажать цветы ». В то же время жители Черкасс, как и харьковчане, вспоминают семейные связи и бытовые причины: Юлия остается из-за « мужа, который не может уехать, родителей, которым нужна помощь », а Лариса — потому что « любит Украину и украинцев и хочет быть полезной здесь ». Сергей подчеркивает относительную безопасность: « В Черкассах до сих пор не было действительно опасных обстрелов. В том же Харькове или Херсоне условия гораздо опаснее ». Для жителей Черкасс остаться — это сочетание патриотизма, семейных обязанностей и веры в то, что их город пока остается безопасным.

Что все-таки может заставить людей покинуть родные города? Для харьковчан предел часто связан с критическим приближением боевых действий или угрозой оккупации. « Главный предел для меня — это угроза оккупации города. Когда станет понятно, что в город может войти противник, это та граница, за которой я буду уезжать », — говорит Мария, добавляя, что интенсивность обстрелов должна быть « несовместимой с жизнью ». Наталья К. уточняет: « Интенсивность обстрелов, при которой невозможно быть эмоционально стабильной. Наступление на Харьков, приближение линии боевого столкновения ». Для некоторых, как Дмитрий Ш., предел — это «обычная артиллерия и РСЗО, которые бьют по городу каждый день » или длительные отключения света. В то же время есть и те, кто не видит предела: « Ничего. Ехать не собираюсь в любом случае », — утверждает Денис.

Харьков, разрушенное здание обладминистрации, 2025 год

В Черкассах предел для выезда также часто ассоциируется с оккупацией. « Оккупация и массированный постоянный обстрел с разрушениями », — говорит Виктория, а Лариса добавляет: « То, что эти ублюдки подошли сюда, близко к нашим городам и селам. Мы не сможем жить под российским игом и террором ». Некоторые, как Галина, категорически отвергают саму мысль о выезде: « Решение о выезде с самого начала не было. Было решение — с Украиной до конца ». Для черкащан граница кажется далекой, но страх оккупации, подкрепленный рассказами переселенцев, остается ключевым триггером.

Психологи говорят, что решение остаться — это тоже адаптация, хотя на первый взгляд кажется, что люди должны поступать наоборот.

«Организм уже проделал очень сложную работу по адаптации. А здесь — снова нужно ее делать, принимать сложные решения, снова адаптироваться на новом месте, а то, насколько это сложно, — вообще отдельная тема. И это очень естественно — не выбирать новые сложности, а заниматься теми, которые есть. Кроме того, есть очень весомые факторы — родственники, финансы, жилье и т. д., — которые нельзя не замечать, просто выбирая, где спокойнее», — говорит Елена Коноплева.

Ее слова буквально подтверждает харьковчанка Наталья Т.: « Стресс от переезда кажется мне большим, чем пребывание дома под обстрелами текущей интенсивности », — говорит она.

Оба города объединяет понимание, что отъезд — это не только физическая смена места, но и большие эмоциональные и финансовые усилия. Для многих остаться — это способ сохранить себя и свою идентичность: « Я хочу быть свободным человеком », — отмечает Татьяна из Черкасс, подчеркивая, что за границей украинцы — все же нежелательные гости. Многие держатся за надежду, что, как говорит Александра из Харькова, «скоро все-таки все закончится».

Между выживанием и истощением: долгосрочные последствия адаптации к войне

Нормализация опасности, игнорирование тревог и страх от тишины – это маркеры психологической перестройки, которая имеет как защитную, так и разрушительную силу.  Гражданские как в Харькове, так и в Черкассах держатся благодаря адаптации, но это приводит к истощению. Можно не реагировать на взрывы, шутить о войне, испытывать определенную гордость или самоудовлетворение от того, что вроде бы так хорошо держишься, меряться, кто пережил более близкий прилет, как это иногда делают харьковчане, – но вопрос « Когда это все наконец закончится? » все равно звенит в воздухе.

«Истощение неизбежно. Поэтому задача каждого человека — искать личные пути восстановления. И это отдельный труд, потому что привычные для мирного времени, знакомые способы, которые раньше работали, — могут быть недоступны. Мы не можем «поспать 9 часов, чтобы восстановиться». Мы можем поспать четыре ночи, еще час в течение дня и потом еще 20 минут в метро. И теперь такое восстановление — это именно труд, который целенаправленно нужно делать: само собой восстановление не произойдет. Надо делать это ради себя», — говорит Елена Коноплева.

Как минимизировать риски? Нужно давать себе время на осмысление событий, создавать базовый комфорт - сон, еда, социальные связи. Психолог отмечает, что « травма любит тишину »; поэтому общение - ключ к профилактике ПТСР. Разговоры о пережитом, даже в форме шуток или «соревнований» о ближайшем прилете, помогают вербализовать страх.

«Нам очень важно говорить о своих чувствах и опыте. Говорить не дневнику и не кошке, а другому живому человеку. В идеале – быть услышанным. Чем больше тишины вокруг того, что беспокоит и тревожит, тем труднее с этим справиться», – отмечает Елена Коноплева.

Ежедневный вой сирены — это та реальность, которая сейчас формирует психику всех украинцев — и на линии фронта, и в глубоком тылу. В Харькове тревоги стали рутиной: их игнорируют, чтобы сохранить силы. В Черкассах они еще заставляют насторожиться, но привыкание прогрессирует.

Эти реакции – естественный ответ на хронический стресс. Чтобы хоть как-то справляться с ним, нужны доступные укрытия, четкое информирование об угрозах и психологическая поддержка. Пока этого нет, каждый может начать с малого: прислушиваться к себе; делать то, на что хватает сил; создавать себе минимальный комфорт; общаться; не делать резких движений, находить простые способы отдыха.

«Прежде всего нужно сказать себе: я есть, я живу во время и среди ужасных событий, я должен в этом выжить и сохраниться — физически и психически. Это моя задача и моя ответственность. Только после этого можно понять, как именно я это смогу делать и что мне для этого нужно», — отмечает Елена Коноплева.

Жизнь в условиях войны — это ежедневный выбор между страхом и надеждой, между выживанием и стремлением жить. В Харькове, где взрывы стали частью повседневности, и в Черкассах, где спокойнее, люди находят свои способы справляться: кто-то шутит о прилетах, кто-то придерживается правила двух стен, кто-то игнорирует сирены вообще, кто-то молится, кто-то держится за дом, родных и работу. За всеми этими различными адаптациями стоит одна общая борьба — за сохранение себя, своей идентичности, надежды и веры в будущее. «З десь вся моя жизнь. Семья, друзья, учеба, хобби, работа », — говорит 18-летняя Людмила А. из Харькова. Ее слова — не о стойкости, а о том, как украинцы, несмотря ни на что, продолжают выбирать жизнь, даже когда тревоги звучат каждый день, а тишина пугает больше, чем взрывы.

Наталья Кобзар , Харьков
Назарий Вивчарик , Черкассы

Харківські