От соцсетей к доказательствам: как украинское правосудие расследует депортацию детей

11 листопада 2025 р. 10:56

11 листопада 2025 р. 10:56

...След пропавшего ребенка найден . Фото в телеграм-канале российского чиновника. Видео с пропагандистского ресурса. Пост во «Вконтакте». Геолокация. Метаданные. Протокол осмотра источника. Лингвистическая экспертиза. И наконец — подозрение.

Но между первым следом ребенка в интернете и приговором суда — пропасть. Временная, юридическая, процессуальная, техническая.

21 марта 2022 года Офис генпрокурора открыл уголовное производство по фактам противоправного перемещения украинских детей на временно оккупированную территорию и дальнейшей депортации в Российскую Федерацию и Республику Беларусь. По состоянию на сентябрь 2025 года в рамках этого производства проверяется информация о 19 546 украинских детях.

Сообщено о подозрении 16 лицам. В суд направлено 3 обвинительных акта в отношении 10 лиц. Судебное разбирательство продолжается. Приговоров не вынесено.

Девятнадцать тысяч пятьсот сорок шесть детей. Шестнадцать подозрений. Десять обвиняемых. Ноль приговоров.

Почему?

Депутаты российской Госдумы и граждане Украины: кто среди подозреваемых

По данным Офиса генпрокурора, по результатам документирования и расследования случаев незаконного перемещения и депортации детей с оккупированных территорий Херсонской и Донецкой областей сообщено о подозрении 16 лицам. Из них 4 - граждане РФ, в том числе 2 депутата Госдумы, один из которых является доверенным лицом лидера партии «Справедливая Россия», а также жена лидера этой партии и военнослужащий 205-й отдельной мотострелковой казацкой бригады сухопутных войск ВС РФ. Также подозрения объявлены 12 гражданам Украины.

За каждым подозрением - конкретные имена, конкретные преступления, судьбы конкретных детей.

Яна Лантратова - депутат Государственной думы Федерального собрания РФ, доверенное лицо лидера партии «Справедливая Россия». Инна Варламова - жена лидера этой же партии Сергея Миронова. Подозрения им были объявлены 19 марта 2024 года. Обеим инкриминируют организацию насильственного перемещения и депортацию детей в РФ.

В 2022 году женщины приехали в оккупированный Херсон под видом официального визита. Из областного дома ребенка они вывезли в Москву 11-месячную девочку и почти двухлетнего мальчика - якобы для лечения, хотя, по информации Офиса генпрокурора, малыши в лечении не нуждались. По данным ВВС, впоследствии детям, которые являются сводными братом и сестрой, выдали российские свидетельства о рождении. В своем расследовании ВВС утверждает , что Инна Варламова с мужем удочерили украинскую девочку и изменили ее личные данные: Маргариту теперь зовут Марина. Детей до сих пор не вернули.

Игорь Кастюкеви ч - депутат Госдумы РФ, ответственный за социальное обеспечение Херсонской области во время оккупации города. Следствие установило его участие в двух эпизодах. Первый - тот же самый, о котором говорилось выше: депортация двух детей из Херсонского областного дома ребенка в Москву якобы для лечения.

Второй эпизод - перемещение 46 детей из того же дома ребенка во временно оккупированный Крым. По данным следствия, Кастюкевич в своем телеграм-канале опубликовал видео, как детей доставляют в крымский спецдом ребенка «Елочка». Позже профили некоторых детей появились на сайте правительства Московской области по вопросам усыновления.

Татьяна Завальская - гражданка Украины, назначенная оккупантами «директором Херсонского областного дома ребенка». Владислав Ильмиев - тоже гражданин Украины, во время оккупации Херсона - начальник «департамента здравоохранения Херсонской области». Подозрения им предъявлены за те же эпизоды, что и Кастюкевичу. По данным следствия, оба лично сопровождали детей во время перемещения.

Подозрения Кастюкевичу, Завальской и Ильмиеву оглашены 30 июня 2023 года.

Константин Скорупский - гражданин Украины, министр оккупационного «министерства здравоохранения» АР Крым. Антон Лясковский - гражданин Украины, заместитель министра оккупационного «министерства здравоохранения» АР Крым. Они фигурируют в том же эпизоде с перемещением 46 детей из Херсонского областного дома ребенка во временно оккупированный Крым. По данным следствия, Скорупский и Лясковский лично приезжали за детьми и сопровождали их в Крым. Подозрения им объявили в конце февраля 2025 года.

Денис Пушилин - глава псевдореспублики «ДНР». Следствие задокументировало обстоятельства незаконного перемещения и депортации с временно оккупированной территории Донецкой области в РФ 31 ребенка - 16 мальчиков и 15 девочек. Самой младшей тогда было шесть лет, самой старшей - 17. Девятнадцать детей-сирот и детей, лишенных родительской опеки, - из Мариуполя, девять - из оккупированных городов Шахтерск и Харцызск. Еще трое детей проживали в Мариуполе вместе с отцом. После фильтрационных мероприятий отца отправили в Оленевскую колонию, детей забрали.

В мае 2022 года Пушилин подписал «постановление» об отправке детей якобы на оздоровление в пансионат «Поляны» в Подмосковье, входящий в структуру управления делами президента РФ. Выполнение этого указания поручил Элеоноре Федоренко - своей «советнице» - и Светлане Майбороде , которая возглавляет так называемую «службу по делам семьи и детей ДНР».

Детей вывезли в Донецк, затем автобусами в Ростов-на-Дону, а потом самолетом - в Москву. Следствие установило, что борт принадлежит специальному летчему отряду «Россия», который подчиняется управлению делами президента РФ. Детям сделали «документы» так называемой «ДНР», затем оформили российские паспорта и передали в российские приемные семьи. Среди них - 17-летний подросток из Мариуполя, над которым установила опеку уполномоченная президента РФ по правам ребенка Мария Львова-Белова. 25 детей до сих пор остаются в депортации.

Подозрения Пушилину, Федоренко и Майбороде объявлены в сентябре 2024 года.

Георгий Тамбовцев - гражданин Украины, заместитель начальника «Департамента молодежи и спорта Херсонской области» на оккупированной Херсонщине. Евгения Чернышова - гражданка Украины, назначенная оккупантами «ректором Херсонского государственного аграрно-экономического университета». Подозрения Тамбовцеву и Чернышовой объявлены в марте 2024 года. Джабраил Юсупов - гражданин РФ, командир отделения 205-й отдельной мотострелковой казацкой бригады вооруженных сил РФ, позывной «Габриэль»; подозрение объявлено в октябре 2024 года.

24 марта 2022 года россияне оккупировали село Новопетровка Снигиревского района Николаевской области, где была расположена школа-интернат с 15 детьми-сиротами. Больше трех месяцев дети вместе с воспитателями и директором школы жили в подвале без воды, света и связи.

По данным следствия, в середине июля 2022 года на территорию школы пришли вооруженные люди в форме. Под командованием Джабраила Юсупова они вывезли 15 воспитанников. Детей вместе с директором учреждения и ее мужем сначала транспортировали в Центр реабилитации в поселке Степановка в пригороде Херсона, оттуда - в Джанкой в оккупированном Крыму, а затем отправили в оздоровительный лагерь «Жемчужина России» в Анапе. Следствие установило, что Георгий Тамбовцев и Евгения Чернышова принимали непосредственное участие в депортации детей, в частности Тамбовцев организовывал перемещение детей, а Чернышова забирала их из учреждения в Степановке.

После месяца пребывания в Анапе волонтерам удалось эвакуировать сирот в Грузию. В конце октября 2025 года глава Офиса президента Андрей Ермак сообщил, что «группу украинских детей и подростков», воспитанников Новопетровской специальной школы на Николаевщине, депортированных в РФ в начале вторжения, – удалось вернуть в Украину.

Анатолий Павленко – гражданин Украины, руководитель «Херсонского профучилища №2». Владимир Чепрасов – гражданин Украины, воспитатель того же заведения. Юлия Супрун – гражданка Украины, заместитель руководителя. По данным следствия, в октябре 2022 года Супрун, выдавая себя за преподавателя училища, хотя она там уже не работала, получила контроль над шестью детьми в возрасте 15-17 лет. Их зачислили в училище. С 6 по 21 октября оккупационные власти объявили каникулы на территории Херсонской области. Шестерым детям сказали собираться для оздоровления в Крым, Павленко и Чепрасов угрожали им лишением свободы в случае неповиновения. На своих автомобилях они отвезли детей на Днепр, далее в сопровождении Чепрасова - в речной порт в Олешках, затем автобусом в Евпаторию, в лагерь. Шесть месяцев детей перемещали по оккупированной территории.

При участии международных организаций один ребенок возвращен в Украину, один находится в Германии, судьба остальных четырех неизвестна.

Подозрения Чепрасову и Павленко были объявлены в феврале 2025 года.

Три дела в Шевченковском райсуде: что происходит сейчас

Из 16 человек, которым сообщено о подозрении по фактам депортации и принудительного перемещения украинских детей, 10 проходят обвиняемыми в трех уголовных производствах, которые сейчас рассматриваются в Шевченковском районном суде Киева. Все три дела слушаются in absentia - то есть без присутствия обвиняемых. Заседания закрыты. Приговоры еще не вынесены.

Дело №1: вывоз двух детей в Москву

Рассмотрение началось в феврале 2025 года. Обвиняемые - депутат Госдумы РФ Яна Лантратова и Инна Варламова , жена лидера партии «Справедливая Россия». Им инкриминируют вывоз двух детей - 11-месячной девочки и почти двухлетнего мальчика - из Херсонского областного дома ребенка в Москву под видом лечения. Следующее заседание назначено на 2 декабря 2025 года.

Скриншот с сайта «Судебная власть Украины» (https://court.gov.ua)

Дело №2: перемещение 46 детей из Херсонского дома ребенка

Пятеро обвиняемых: депутат Госдумы РФ Игорь Кастюкевич , граждане Украины Татьяна Завальская (назначенная оккупантами «директором Херсонского областного дома ребенка»), Владислав Ильмиев (начальник «департамента здравоохранения Херсонской области» под оккупацией), Константин Скорупский (министр оккупационного «министерства здравоохранения» АР Крым) и Антон Лясковский (заместитель министра оккупационного «министерства здравоохранения» АР Крым). Дело касается перемещения 46 детей из Херсонского областного дома ребенка во временно оккупированный Крым. Рассмотрение продолжается.

Скрин с сайта «Судебная власть Украины» (https://court.gov.ua)

Дело №3: депортация 15 детей-сирот из Новопетровской спецшколы

Рассмотрение началось в августе 2025 года. Обвиняемые - граждане Украины Георгий Тамбовцев (заместитель начальника «Департамента молодежи и спорта Херсонской области» под оккупацией) и Евгения Чернышова (назначенная оккупантами «ректор Херсонского государственного аграрно-экономического университета»), а также гражданин РФ Джабраил Юсупов (командир отделения 205-й отдельной мотострелковой казацкой бригады вооруженных сил РФ). Дело касается похищения и депортации 15 детей-сирот из Новопетровской специальной школы Снигиревского района Николаевской области в РФ.

Следующее заседание назначено на середину декабря 2025 года.

Остальные лица, которым сообщено о подозрении (Денис Пушилин, Элеонора Федоренко, Светлана Майборода, Анатолий Павленко, Владимир Чепрасов и Юлия Супрун), пока не проходят обвиняемыми по делам, рассматриваемым судами. Их производства находятся на стадии досудебного расследования.

Парадокс цифр: почему 19 546 не равно 16?

«Теоретически у нас может быть и 20 000 кейсов и только два подозрения - и они перекроют все 20 000 кейсов», - объясняет Екатерина Рашевская , эксперт по вопросам международного правосудия и юридического анализа Регионального центра прав человека.

По ее словам, когда речь идет о вывезенных детях, в каждом производстве могут фигурировать десятки и даже сотни детей. Главное для следствия - связать действия подозреваемого с тем количеством детей, в отношении которых инкриминируется депортация или принудительное перемещение.

«Например, подозрение, касающееся депутата российской Госдумы и наших украинских коллаборантов, - о вывозе десятков детей из Херсонского областного дома ребенка, - говорит Рашевская. - Аналогично - подозрения Денису Пушилину, Элеоноре Федоренко и Светлане Майбороде. Там речь идет о десятках детей».

Мирослава Харченко , руководитель юридического департамента правовой организации Save Ukraine, добавляет, что одному человеку может быть предъявлено подозрение и, соответственно, в дальнейшем обвинительный акт, например, за депортацию 50-60 или даже 100 детей:

«За каждым подозрением и каждым обвинительным актом стоит не один кейс из этих 20 000, а много. Речь идет о массовости — один человек, а за ним сотни детей».

Но это не единственная причина разрыва между количеством кейсов и количеством подозрений. По словам Екатерины Рашевской, подозрений по делам о вывозе детей пока немного, поскольку украинские следователи пытаются проводить следственные действия по делам о депортации и перемещении детей на очень высоком пороге доказывания. Это делается для того, чтобы ни один адвокат не смог эти решения потом обжаловать и чтобы Украина не имела впоследствии ни проблем с ЕСПЧ, ни коммуникационных проблем.

Офис генпрокурора отмечает, что основной проблемой, с которой сталкивается следствие при расследовании фактов перемещения или депортации несовершеннолетних, является пребывание детей, их родителей и законных представителей, свидетелей на временно оккупированной территории Украины. Это затрудняет проведение с их участием следственных действий. Среди трудностей также многоэпизодность и сложность производства, требующего проведения значительного количества следственных и розыскных действий.

Именно сложностью сбора данных с временно оккупированных территорий объясняется тот факт, что на данный момент подозрения объявлены только по эпизодам, касающимся вывоза детей из Херсонской и Донецкой областей. Еще точно есть случаи в Харьковской и Запорожской областях. Юристы уверены, что подозрений со временем будет больше. Сейчас проблема в том, что по некоторым кейсам собрано очень мало информации - именно из-за оккупации.

«Например, мы недостаточно понимаем, что происходит в Запорожской области со статусными детьми, хотя там в оккупации оказались, по данным Национальной социальной сервисной службы, девять учреждений институционального ухода. Мы не до конца понимаем, что с Харьковской областью. Сначала там была оккупирована большая территория, сейчас меньшая, но там тоже остаются дети, которых возят туда-сюда в так называемую «ЛНР». За это тоже виновные лица должны быть привлечены к ответственности. То есть есть еще много кейсов, по которым нужно строить линии обвинения и устанавливать виновных лиц», - говорит Екатерина Рашевская.

Мирослава Харченко также обращает внимание на процессуальные сложности:

«Вообще в нашем уголовном процессе разбирательства длятся достаточно долго, а конкретно в этих делах сложность заключается в том, что часть территорий, на которых совершались преступления, оккупированы. Соответственно, нет возможности надлежащим образом собрать доказательства, нет возможности надлежащим образом опросить свидетелей преступления, нет доступа к тем, кто подозревается или обвиняется».

Более того, есть определенные процедуры, которых следователи должны придерживаться даже в случае с оккупированными территориями. Если человек проживал, например, в Горловке, и его вызывают в суд, то следователи должны отправить повестку по последнему известному адресу, объясняет Харченко. И когда человек не появляется, только тогда дело может рассматриваться без его присутствия.

«К сожалению, пока не упростили эти моменты и не привели УПК в соответствие с постановлением Кабмина, которое дает статус оккупированных территорий. Поэтому как раз из-за войны эти уголовные производства усложняются и растягиваются во времени», - отмечает Мирослава Харченко.

По ее словам, дополнительные обязательства и ответственность на следователей накладывает также возможная передача дел о депортации детей в международный трибунал. Украинские прокуроры уже привыкли работать по стандартам международного уголовно-процессуального кодекса, но на обучение и адаптацию работы было потрачено определенное время. Это было сделано для того, чтобы доказательства, которые они собирают, в будущем могли быть признаны надлежащими и международными судами.

Есть еще один фактор, объясняющий разрыв в цифрах между количеством кейсов и количеством объявленных подозрений: это приоритизация.

«Депортация и принудительное перемещение украинских детей — конечно, дело нашего национального интереса, — говорит Рашевская. — Но в целом с начала полномасштабного вторжения в Украине совершено около 170 тысяч военных преступлений, и все они требуют расследования. Ни одна национальная правовая система не способна справиться с таким большим количеством. Это означает, что мы будем нацеливаться преимущественно на организаторов, на тех лиц, которые определяли основополагающие вещи в реализации политики депортации и принудительного перемещения. Например, депутат Государственной думы: это человек, который не только депортировал, но и участвовал в милитаризации и перевоспитании детей».

От скриншота до протокола: как цифровые доказательства становятся судебными

Офис генпрокурора заявляет, что «сведения, содержащиеся в открытых источниках информации в сети Интернет, фиксируются и используются в качестве доказательства незаконного перемещения и депортации украинских детей».

Фото из телеграм-канала. Видео из «Вконтакте». Пост с геолокацией. Все это и есть те самые сведения, содержащиеся в открытых источниках информации. Но чтобы стать доказательством, они должны пройти сложный процесс верификации.

«Вся информация, взятая из интернета, может иметь доказательную силу, но она должна пройти процесс приобретения этой доказательности, — объясняет Екатерина Рашевская. - Речь идет о принадлежности, допустимости, достоверности и достаточности».

Если говорить об информации из российского сегмента Telegram, YouTube, Facebook или «ВКонтакте», недостаточно просто загрузить видео или фото и положить его в уголовное производство. Необходимо провести следственное действие, которое называется «осмотр источника». Об этом составляется соответствующий протокол утвержденной формы. Этот протокол можно будет приложить к материалам уголовного производства, и он будет иметь доказательную силу. То есть это уже не просто фото, а фото в протоколе.

Но это только первый шаг. Далее нужно доказать подлинность источника.

«Если используется информация, например, из Telegram-канала Марии Львовой-Беловой, то прежде всего необходимо доказать, что это действительно ее телеграм-канал, — объясняет Рашевская. - А для того, чтобы использовать в качестве доказательства ее слова из этого канала, необходим эксперт в уголовном производстве, который проведет лингвистическую экспертизу и четко напишет, что именно и какими словами сказала Мария Львова-Белова и что она под этим имела в виду».

Дополнительная сложность заключается в том, что в украинском законодательстве вообще нет определения понятия «цифровое доказательство» или «электронное доказательство».

«У нас есть положение о том, что фото- и видеоматериалы могут иметь доказательную силу и быть доказательствами в производстве, в соответствии с УПК, но что такое «цифровое электронное доказательство» — у нас не определено», — отмечает Рашевская.

Эта законодательная лазейка создает возможности для обжалования. По словам юристов, даже когда дела о военных преступлениях слушаются in absentia, в разбирательствах работают адвокаты. Соответственно, любой адвокат всегда может поднять вопрос о допустимости и принадлежности цифрового доказательства, особенно если доказательство некорректно собрано, например — если фото не имеет метаданных.

Мирослава Харченко добавляет нюансы относительно различных типов цифровых данных. По ее словам, если речь идет об информации, взятой просто из открытых источников, например с интернет-страницы районной государственной администрации, то суд может признать это как надлежащее доказательство.  Большинство доказательств, взятых из открытых источников, корректно собранных и сохраненных, - будут релевантны, суд сможет признать их надлежащими и принять к рассмотрению.

Однако информация, собранная с помощью OSINT-инструментов, вызывает больше вопросов.

«OSINT - это фактически перечень инструментов: некоторые из них сертифицированы государством Украина, некоторые нет, - говорит Харченко. - И именно здесь у судов могут быть сомнения относительно инструментов, с помощью которых были собраны доказательства. Например, если информация собрана из разных источников, и с помощью какого-то приложения или искусственного интеллекта сделан вывод, - думаю, что здесь у суда будут сомнения относительно соответствия и принадлежности доказательств».

По ее словам, путем к решению этого вопроса могут стать дополнительные экспертизы.

То же самое касается журналистских расследований.

«Нельзя просто использовать текст или фильм в качестве доказательства, - объясняет Екатерина Рашевская. - Журналисты должны передать следствию все материалы, которые положены в основу выводов, озвученных в публикациях, - то есть карты, документы, списки и т.д., а также предоставить объяснения о том, как именно эти данные были получены. Людей, которые работали над журналистскими расследованиями, могут пригласить в качестве свидетелей. У них будут спрашивать, какие именно алгоритмы и инструменты они использовали, работая над расследованием. И тогда уже получается, что доказательством является не фильм, а показания лица о том, как оно собирало материалы».

В целом в современной судебной практике, если цифровые доказательства собраны надлежащим образом, они принимаются.

«У нас еще нет приговоров по делам о депортации детей, но, например, в производствах по пропаганде службы в вооруженных силах РФ были использованы видео- и фотоматериалы из открытых источников, были протоколы осмотра этих источников, были лингвистические экспертизы, и суд принял их во внимание», — говорит Рашевская.

Стандарты доказывания: от национальных судов до МУС

На международном уровне есть документ, который используется при сборе цифровых доказательств, - это протокол Беркли. Там изложены унифицированные правила по сбору, толкованию, хранению информации из открытых источников.

Сейчас создается специальный трибунал по преступлению агрессии.

«Было бы хорошо, чтобы в его судебных документах была прямо определена возможность приобщения доказательств, взятых из открытых источников, и того, каким критериям они должны соответствовать, чтобы приобрести доказательную силу, - говорит Рашевская. - Поскольку если адвокат на своем месте, он будет поднимать этот вопрос постоянно, потому что это - самый легкий путь. Если есть какой-то пробел, что-то не урегулировано, - то для адвоката это шанс оспорить допустимость доказательств. А представьте, что будет, если это доказательство единственное».

Карим Асфари , магистр международного права, подтверждает: цифровые доказательства могут быть использованы в международных судах.

«Международный уголовный суд имеет гибкие правила процедуры и доказывания, а также полномочия оценивать все представленные доказательства с целью определения их релевантности или допустимости. Проверка касается релевантности, доказательной силы и справедливости. Цифровые доказательства не являются отдельной категорией, они полностью подпадают под правила доказывания: это касается социальных сетей, веб-сайтов, записей в базах данных или утечек данных и т. д.».

Однако именно цифровым доказательствам может быть сложнее соответствовать этим правилам. Причина — их характер делает их легко изменяемыми. Степень, в которой международный суд полагается на доказательства, в значительной мере зависит именно от того, удалось ли доказать их подлинность и целостность.

Кристофер Хейл , американский юрист, который консультировал судей в Международном уголовном трибунале ООН по бывшей Югославии, тоже советует ориентироваться на Берклинский протокол: там содержатся указания по сбору, метаданным, цепочке хранения и подлинности. На практике цифровые доказательства в международных судах и трибуналах часто подтверждаются «внешними», такими как показания экспертов или привлечение также и других видов доказательств.

Юристы также отмечают, что при условии, что цифровые доказательства являются релевантными, ценными и соответствуют стандартам процессуальной справедливости, они могут быть использованы и для демонстрации систематического характера преступлений.

Потенциальные проблемы с использованием цифровых доказательств в делах о депортации детей требуют системных решений, отмечают украинские юристы.

«Судьям было бы легче, если бы эти вопросы были напрямую урегулированы в национальном законодательстве, - говорит Екатерина Рашевская. - Более того, у нас есть ряд других вопросов, которые стоило бы также более однозначно предусмотреть в национальном процессуальном законодательстве. У нас есть разведывательные данные, у нас есть доказательства, собранные военными с поля боя, и это доказательства военных преступлений, преступлений против человечности. Вся эта информация может превратиться в доказательство, если пройдет соответствующие процедуры. И все эти процедуры и алгоритмы следовало бы предусмотреть на уровне законодательства».

Путь от доказательства к справедливости

Девятнадцать тысяч пятьсот сорок шесть детей. Шестнадцать подозрений. Три обвинительных акта. Десятки тысяч цифровых следов, собранных волонтерами, журналистами, OSINT-аналитиками. Тысячи часов работы следователей и прокуроров. Сотни протоколов осмотров цифровых источников и экспертиз.

Каждый скриншот из телеграм-канала российского чиновника, каждое видео с пропагандистского ресурса, каждый пост во «Вконтакте» проходит сложный путь трансформации — от информации к доказательству. Но между доказательством и приговором — процессуальные барьеры. Оккупированные территории, где невозможно опросить свидетелей. Подозреваемые, находящиеся в РФ. Многоэпизодность производств, где одно подозрение охватывает сотни детей. Необходимость собирать доказательства на таком высоком пороге доказывания, чтобы ни один адвокат не смог их оспорить.

Дела о депортации украинских детей - это очередной тестовый полигон для украинской правовой системы. Это проверка того, способна ли она достаточно быстро адаптироваться к условиям и вызовам военного времени.

Три дела сейчас слушаются в Шевченковском районном суде Киева. Когда будет первый приговор, пока неизвестно. Но приговоры по другим делам, связанным с военными преступлениями, уже вынесены, и их немало. А значит, украинское правосудие работает.

Каждое производство по депортации и перемещению детей, которое доходит до суда, — это не только о конкретных детях и конкретных преступниках. Это о том, могут ли цифровые технологии вместе с правосудием привести к справедливости.

Девятнадцать тысяч пятьсот сорок шесть детей ждут ответа.

Наталья Кобзар , Алина Дыхман

Этот журналистский материал создан в рамках проекта «Важная информация для местных громад в Украине», реализованного Fondation Hirondelle и IRMI при поддержке Swiss Solidarity. Высказанные мнения принадлежат исключительно автору.

Харківські